* * *

Главное правило сисадмина: работает — не трогай!
Тем же и отличается от хорошего редактора редактор убогай.
У автора почерк, стиль, голос, как это ни назови.
Хороший редактор уважает своего визави.
Там, где не ляп откровенный, он на полях пишет, обдумав миллион раз.
Хреновый редактор на эти тонкости клал, он просто ас!
После него файл как после армагеддона.
Не допускайте до редактуры этого солдафона!
Имитация бурной деятельности — тому название.
И хрен бы с ней, да вот только у автора от неё самобичевание.
Я гавно! Спасибо, что раскрыл мне глаза, дядя строгий!
…Много херни происходит на свете, имя одной из них — редактор убогий.

* * *

Однажды моя преклонная визави

сказала: кому ты нужна такая?

Красивая девушка должна писать о любви,

а не переводить Габдуллу Тукая.

Я вежливо ей ответила: простите, это лукизм.

Вы небось и не знаете таких слов.

А ваши слова в переводе значат:

ты полный ноль, у тебя только морда смазливая,

сиди дома, не дёргайся, фак офф.

Остальное высказать воспитание не позволило:

нельзя в разговоре со старшими говорить всякий мат.

Но когда растолстело моё портфолио,

воспитание харкнуло и ушло в закат.

Так что впредь подобным странным созданиям

я отвечаю гордо:

я не обижена мирозданием.

У меня и талант, и, простите, морда.

А вот ваши стихи — что-то маразматическое.

Это я вас благословляю в пешее эротическое.

Это я скажу вам — фак офф.

Ваша скучная злобная физиономия

вам к таланту добавила ноль очков.

* * *

На Лабиринте некий почтенный муж

написал про вольеры:

«Боже, какая чушь!

Я ждал технических тонкостей, как убирать за животными,

а в итоге боролся с позывами рвотными.

Одно балабольство с подружками. Не для того читательская роза моя цвела!

P. S. Бумага белая, плотная, шрифт хороший, обложка цела».

…Кто-то бы злился, иммунитет запорол и в себя впустил бяки микробные,

но я с глубочайшим сочувствием принимаю вещи подобные.

Тысяча разных зеркал — глаз человека.

В них тараканов целая сельская дискотека.

Вот, например, скажет кто: «Герой пипец инфантил!» —

а сам ведёт себя так, будто детсад проглотил.

А если читатель какой-нибудь балабольщик латентный —

он в эту фобию вложит свой талант рецензентный.

Каждый на это, знаете ли, имеет право.

____

Но всё же смотрите в аннотацию перед покупкой.

Считайте — совет минздрава.

* * *

Я расскажу тебе, наивная душа,
как пробиваться, если таланта нет ни шиша.
Как сделать, чтобы вокруг говорили: смотрите-ка!
Вот он, идеал чистого критика!
Первое. Всех радуй мнением суперэкспертным,
противопоставляя себя простым смертным.
Кто сомневается в правоте своей — размазня, фраер и нуб,
у которого молоко не сошло ещё с губ.
Второе. Лепи свою точку зрения прямо с размаху,
чтобы все говорили: ну, это он дал маху!
Всегда попадай не в бровь, а в член.
Не парься, если кого-то ранишь, — один хрен всё тлен.
Третье. Закатывай глазки: опять графоманов из ихней дыры вывезли!
Закатывай глазки, чтоб они на затылке вылезли.
Ты многого не теряешь, они у тебя и так были хренового качества,
потому что в текстах ты ничего не видел, кроме отражения собственного мудачества.
Не видел чужого живого дыхания,
лишь ЧСВ своего на ветру колыхания.
Тебя всё равно бы не взяли с такими глазами
ни в главбухи, ни даже в их замы,
ни в Тринадцатый автобусный парк.
Им нужен нормальный сотрудник, а не на весь мир озлобленный нарк.
Четвёртое. Если ты подумал, что за дела, ска,
и покрутил пальцем у виска,
если ни единому слову моему не поверил, на,
значит, не всё потеряно.

* * *

1

В сказке о мёртвой царевне, условно — про Белоснежку,
царица надрачивает на свою внешку.
Ладно, пусть будет — холит, чтоб поприличней сказать; лелеет.
Мол, кто там румяней-белее.
И когда возникает некто более привлекательный, то бишь царевна, —
тут же царица преисполняется ревно-
стью, завистью и прочими чувствами неприглядными.
И травит царевну ядами.

Так вот я вспоминаю каждый раз об этом,
когда кто-то на литературных обсуждениях с грозным еблетом
орёт на чужие работы эпистолярные,
устремив на их автора органы окулярные.
А потом подобные долбоёбы — в прямом смысле сказочные —
говорят фразы отмазочные:
дескать, ничего личного, обсуждали текст и не более.
Но испуганный автор всё равно отсиживается во внутренней во Монголии.

Зато потом он берёт в руки перо
и рассуждает: раньше я был зеро.
Надо работать, чтобы стать единицей, а лучше — очком.
И совершенствуется, пока не рухнет ничком.
В какой-то момент он как бог начинает писать.
И торжествует: вы все можете у меня…
автограф взять!


2

У иных товарищей тоже бывает грозная морда.
Но косплеят они не царицу, а главфашиста, да будет имя его из истории стёрто.
Они восклицают: не пишите, кто пишет фигово!
Всем будет лучше, если вы не запятнаете собою Великое Слово.
Потому что вы — шлак, а мы — санитары леса,
Дон Кихоты, Раскольниковы, изгонятели беса.

…Благими намерениями знаете что замарано?
Сорняки выдрали, а заодно и всю зелень нормальную.
И роза не вырастет там, где выжгли пустыню.
Такая мысль не приходит в раскольниковскую дыню.


3

Если думать о чужих буковках, при этом забыв вымыть с мылом собственный рот,
то замысел воплощается с точностью до наоборот.
Такова жизнь, но какой, спро́сите, из этого следует вывод?
Очень простой. Следи за собой. Чтоб тексты были на уровне, а рот — вымыт.

* * *

Я не участвую в литобсуждениях и всяческой пиздоболии.
Окружающим это не нужно, а мне тем более.
Разные кряки, прочие сокращения «хренпрочти» и, прости господи, нонфик
мне глубоко пофиг.

У такой позиции, правда, есть и грустный момент.
Несколько библиотекарш за это сделали мне отфренд.
Видимо, кто морду не светит, для них писатель с приставкой «недо».
Сказала бы я, какой древнейшей работой повеяло, но скажу просто: покеда.

Над библиотекарским блядством весело ржать, ну да мы не об этом.
Знаете анекдот: Иглесиас и Толкунова спеть решили дуэтом?
Получился дуэт: Хулио Толку.
Примерно такое у меня отношение к любому паблик-толку.

А давайте устроим беседу писателей со школотой?
Чтобы писатели поняли, насколько они отстой.
Чтобы подростки им своё мнение высказали, фыркая и кривясь.
Это сейчас называется «обратная связь».

Подростки — что за уёбищное слово!
Звучит, будто в зубе застряла рисина непроваренная от плова.
Звучит, будто не человек — гуманоид, и прыщи на роже отборные.
(Нет, «школота» нормальное слово, насмешливое, но не позорное.)

Мы пуп земли, от нас зависят продажи ваши!
Так что записывайте, что кринжово для нас, а кто краши.
Ах да, сленга не надо в книжках, он всем давно надоел!

…Пуп земли, что-то ты охуел.

Вы хотите, чтобы с вами говорили на вашем же языке.
Чтобы граница не чувствовалась. Ну оке!
Ребята, что думаете вы, мне похуй бетонно, железно.
Книги надо писать по Розанову: в бездну кидать, и хохот слышен из бездны.

И то, что вы дрессированные из музея, мне тоже пиздовалентно.
Вы меня поняли. Вздумай кто вас учить — так же ответите стопроцентно.

…Я не участвую в литобсуждениях и всяческой вакханалии.
Всё это не войдёт в исторические аналии.
В похожее место отправятся те, кто выскажет мне непрошеное своё ОЦМ.
На этом я свой монолог закончу.
Спасибо всем.

P. S. «Восемнадцать плюс» конкретно тут выглядит будто стёб.
Ну и ладно, тем лучше, мать его ёб.

СЕГОДНЯШНИЕ СИСЬКИ, ИЛИ ПРИ ЧЁМ ТУТ ЛИТЕРАТУРА

Тусили мы лет пятнадцать назад с моей готичной подружкой Ксю на Чистых прудах. Она всё жаловалась, что прибавила в весе, и заявила, что с понедельника пойдёт в зал.
— Хочу, чтобы было как в 16 лет, — сказала она. — Но плюс сегодняшние сиськи.
Чёрт знает, почему я запомнила эту фразу. Возможно, по той же причине, по которой запомнила, как выпускники Бауманки катались прицепом на собственных дипломах за трамваями. Херню всякую, в общем, талант у меня запоминать.
Но сейчас я вспомнила это очень в тему. В 2017 году я вошла в литтусовку. На моём творчестве это отразилось двояко. С одной стороны, у меня появился стиль (язык, голос, почерк, и т. д., и т. п., и пр.). С другой стороны — я вдруг резко перестала писать то, что нравится мне. Про говномистику. Про долбанутых людей. Вообще в моей голове остался только один человек, про которого и от лица которого можно было бы написать, — я сама. И только один мир. Этот, реальный.
Я раньше думала, что это страшно. Но нет.
Это не страшно, а скучно. Даже если вам сто раз есть что сказать.
Однако новое на то и новое, что поскрести его — и оно уже забытое старое. И ничто не проходит бесследно. Короче, я послала всё нахер и решила откатиться в долиттусовочную эпоху, когда «смотрела в мир глазами ебанутыми». Но! Не совсем. Совсем откатиться — это глупость, и здоровье уже не позволяет. Нужно использовать то, что накопилось за эти пять лет, и это не только почерк, но и жизненный опыт.
Ну, вы уже поняли, при чём тут Ксю и почему она гениальна. Всё как тогда, но плюс сегодняшние сиськи. Вот она, правда жизни.